Этот текст был опубликован в газете “Культура” в 2015 году.
Оригинальный текст:
“Больше года я занят приведением своего фотоархива в порядок. Сканирую пленки, снятые в далеких восьмидесятых годах прошлого века. И мне кажется, что я сканирую не только фотопленку, но и свою память. Удивительно, как, глядя на кадры, о которых я уже давно позабыл, вспоминается все то, что сопутствовало съемке. Это похоже на чудо. Как на маленькое чудо похоже и то, что эти пленки сохранились. Судьбе было угодно, чтобы в 90-м году я оставил фотографию. Зная, что творчество крепко держит в своих руках, я тогда решил порвать с фотографией навсегда. Перво-наперво раздарил друзьям свою фототехнику. После этого решил разобраться с фотоархивом, хотел поступить просто и кардинально – выбросить все на помойку. Сначала занес на свалку часть фотографий, а когда вернулся за новой партией, на пороге квартиры стоял мой друг Евгений Залужный – коллега и соратник по фотоклубу «Вечерний Минск». Он быстро оценил ситуацию и уговорил негативы и часть фотографий спрятать на антресоль. «Есть не просят, пусть полежат до лучших времен». Лучшие времена, похоже, наступили сейчас. Теперь жалею, что вместе с отпечатками все-таки вынес один пакет с пленкой. То, что снимал, как мне казалось, не представляет интереса для всех. Это обыденная жизнь. Иногда личная.Но не снимать не мог, в этом процессе есть что-то магическое – ты нажимаешь на кнопку затвора, и все. Время остановилось. Оно-то пошло вперед, но крошечный кусочек у тебя на пленке. Его можно рассматривать. С фотоаппаратом в 80-е почти не расставался – снимал дома, на работе, на улице, в парке. Все, что окружало меня и было частью моей жизни.Первый раз я взялся перебирать пленочный архив в 2003-4 годах, в период подготовки к публикации книги-альбома «Фотографии прошлых лет».И тогда обнаружил снимки празднования первого в Минске Дня города. Назывался он «Спортивно-художественный праздник», а праздновался сразу после Дня освобождения города. Было это в 1987 году. Впервые на официальный праздник можно было идти без специальных пропусков. И никто тебя не остановит. Народ жил тогда ожиданием прихода нового. Потому что так, как было до этого, дальше продолжаться не могло. Идея о всеобщем коммунистическом счастье дала большую трещину. Пустые прилавки в магазинах. И раньше они не блистали разнообразием выбора товаров, а тут вообще исчезло все. Что бы как-то заполнить образовавшиеся пространство, их заполняли трехлитровыми банками с березовым соком. Появились первые кооперативы. В Москве с большой трибуны произнесено магическое слово «перестройка».Народ жил ожиданием близких перемен. В тот день, взяв в руки фотоаппарат, я пошел на праздник. Снимал не официоз, он меня никогда не прельщал, а настроение людей. Снимал просто так, на память, особо не задумываясь о сюжете, о композиции. Придя домой, проявил пленку, просмотрел ее на просвет и забросил в свой архив. И забыл о съемке. В 2003 году несколько работ из этой серии включил в книгу «Фотографии прошлых лет», а в 2007 году в институте Гете при посольстве Германии, ровно через двадцать лет после съемки, открывается персональная выставка со снимками Дня города.Но довести начатое и отсканировать весь архив тогда не получилось.А в прошлом году решил отсканировать все.Открытий сейчас гораздо больше. Обнаружились серии «Минские дворики», «Верхний город», «Чернобыльский шлях», «Масленица», «Первый День славянской письменности” и многие другие.Но это ожидаемые открытия, так как об этих съемках я помнил. А про то, что снимал в детском доме, забыл напрочь. Это сейчас, глядя на снимки, все вспомнилось.Друзья как-то пригласили на съемку в детский дом. Это было где-то в 1987 или 1988 году. Согласился не сразу, а только вспомнив своего друга детства соседа Николая. Родился я в деревне на Полесье, а когда мне исполнилось одиннадцать лет, семья переехала в город. Жили мы в частном доме. В соседнем жил мой ровесник Николай. Если со сверстниками с улицы отношения складывались сложно пока меня не приняли за своего, приходилось и с разбитым носом домой приходить, то с Николаем мы сдружились как-то сразу. У нас была своя общая территория, где мы могли играть в полном уединении. Небольшой клочок бесхозной земли между нашим сараем и их домом, мы там играли в пиратов Учились в одной школе, но только в параллельных классах. Часто вместе ходили в школу. И вдруг случается несчастье – у Николая трагически погибает мама. Через какое-то время его отец приводит в дом мачеху, а еще чуть позже, Николая отдают в интернат. Но на каникулы он приезжает домой. Слушая его рассказы о жизни в интернате, я даже немного завидовал ему. Как же, столько интересного там происходит. А когда увидел как перед отъездом он плакал в одиночестве в нашем закуточке, понял, что не все там просто.Вот эти воспоминания и подвигли меня на съемку. Снимал где-то в течении года. Впечатление тягостное. Помнятся глаза детей. Мне казалось что они грустные, даже когда дети улыбаются. Где-то там в глубине глаз вечная грустинка.И еще: в каждом, кто приходит туда, дети видят своих потенциальных родителей. И чтобы не наносить им большой психологической травмы, я постепенно прекратил съемку.Жил я тогда со своей семьей в доме на улице Мясникова. Это довольно старый дом по минским меркам. Начинали его строить в сталинскую эпоху, закончили во времена Хрущева. Уютный, засаженный большими деревьями двор. Нам повезло с соседями. Мы всех в подъезде знали. А особенно нам повезло в том, что в доме жила Циля Моисеевна. Фамилию ее не запомнил. Она была пенсионерка, ветеран войны, и работала массовиком-затейником в детском парке Горького. Вот уж поистине неутомимый человек. Мало ей основной работы, так она в каждый государственный праздник устраивала настоящее представление во дворе. К этому событию готовились и родители и дети. Мужчины убирали двор, мамы пекли разные пироги и сладости для общего стола, а дети готовили концерты.А я снимал. Снимал не только наш двор, но и соседние.Там получилась серия «Минские дворики».Дворики, здания и улицы фотографировал я и в родном Бресте. Однажды на самой главной улице Советской во время съемки ко мне подошел пожилой мужчина в штатском. Показав удостоверение КГБ, он предложил мне пройти в управление. По дороге к нам присоединился еще один седовласый товарищ. Что-то мне в их облике показалось не то. Уж больно штатский, гражданский, что-ли, вид у них был. Я учился в Бресте в школе на окраине города, из окон которой была видна «заграница» – Польша. Многие ученики жили в приграничной зоне. Даже неофициальный школьный чемпионат по хоккею мы проводили на замерзшем пруду возле запретной полосы, за что нам часто попадало от пограничников. К нам в школу иногда приходили сотрудники КГБ, читали лекции о необходимости проявлять бдительность, так как вокруг границы рыщут коварные шпионы. Однажды показали выставку предметов, какие используют нарушители границ для своих черных дел. Граница была на замке. Железный занавес. О поездках за бугор никто и не помышлял, то что есть другие страны мы прекрасно знали из географии и телевизора. О происках капиталистов там вещали каждый день, а то что туда можно поехать простому человеку даже мыслей не было. В космос слетать казалось более реальным, чем попасть в Америку. Такова была пропаганда того времени. Прояснилось все в управлении КГБ. Оказалось, что арестовавшие меня товарищи – это офицеры-пенсионеры пограничных войск. Пограничники тогда входили в состав КГБ и имели соответствующее удостоверение. А привели меня в комитет они потому, что я снимал здания, в которых нет элементарных удобств, и по нужде жильцы бегают во двор в скворечники. И появись такие снимки на Западе, они-то и подорвут авторитет Советского Союза. В общем, слегка пожурив, меня отпустили. Помогло удостоверение члена фотоклуба «Вечерний Минск» с золотыми буквами «пресса» на обратной стороне. Правда, от засветка пленки это не спасло. Но я не печалился. Когда меня сопровождали, успел перезарядить пленку. И, отснятая, она мирно лежала в кармане.Пейзажами я не сильно увлекался, снимал так, от случая к случаю, но эта съемка запомнилась. Турбаза «Высокий берег» на берегу Немана. Якуба Коласа родные места. Где-то в середине восьмидесятых отдыхал там со своей семьей, и еще мы захватили, для компании, трех малолетних племянников супруги. Как помещались такой толпой в тесном автоприцепе, до сих пор не понятно. Но, как говорится, в тесноте да не в обиде. Жили дружно и весело. Условия спартанские. Но воздух, солнце, река рядом компенсировали бытовые неудобства. Как-то дети попросили показать, как надо ловить удочкой.Я охотно соглашаюсь.Беру в руки удочку.- Все очень просто – говорю. -Берете удочку в правую руку. Одеваете червячка.Надеваю на крючок червяка.- Обязательно надо поплевать на него.Плюю.- И забрасываете его в речку.Забрасываю.- И вытаскиваете рыбку.Поднимаю удочку – а на крючке трепещет маленькая рыбка. Когда она успела схватить крючок – уму непостижимо. Времени прошло между двумя последними действиями буквально несколько секунд. Но факт остается фактом. На крючке трепетала рыбка. Пусть и маленькая. О том, что мой авторитет среди детворы поднялся на необычайную высоту говорить не надо. Если день мы проводили на Немане, то по вечерам совершали променад вдоль берега. В одну и таких прогулок поднялся туман. Все стало необычайным. Предметы стали терять свои привычные очертания. Они как бы растворялись в тумане. Быстро достал из сумки камеру. За полчаса до наступления полной темноты отснят всю пленку. Такое состояние природы было только один раз за все время нашего отдыха, и оно осталось у меня на пленке.То, что я сканирую, показываю своим ученикам и молодым фотографам. Слежу за их реакцией. И вижу, что снимки нужны людям. Не все они имеют одинаковую художественную ценность. Но время видно в каждом из них. В них видна история. В планах издание фотоальбома. Но сколько может снимков попасть в альбом? Сто, двести… А что делать с остальными. Один из учеников как-то обронил фразу: – Их должны видеть люди что бы помнили.К сожалению в Минске нет музея фотографии. Каретный музей есть, а фотографии нет. Надеюсь, что в Минске, как в любой другой уважающей себя столице Европейского государства, появится такой музей еще при нашей жизни. А сейчас есть одно место где бережно сохраняют снимки – это «Белорусский государственный архив кинофотодокументов» там и нашли пристанище первые 215 фотографий их 80-х годов, из моего архива. Маленький кусочек истории нашей с вами страны.”
Опубликованный текст:
“Хронікі ацалелага архіва
Маленькі адрэзак гісторыі краіны
Больш за год я заняты прывядзеннем да ладу свайго фотаархіва. Сканую плёнкі, знятыя ў 1980-х. І мне здаецца, што я сканую не толькі щласна стужкі, але і сваю памяць. Дзіўна, як, гледзячы на кадры, пра якія я ўжо даўно забыўся, прыгадваецца ўсё тое, што спадарожнічала здымцы. Гэта падобна на цуд. На маленькі цуд падобна і тое, што гэтыя плёнкі захаваліся.
Кардынальна ці не?
Лёс вырашыў, каб у 1990-я я пакінуў фатаграфію. Ведаючы, што творчасць моцна трымае ў сваіх руках, я тады вырашыў парваць з гэтай справай назаўжды. Перш-наперш раздарыў сябрам сваю тэхніку. Пасля гэтага вырашыў разабрацца з архівам. Хацеў паступіць проста і кардынальна: выкінуць усё на сметнік. Спачатку занёс туды частку фатаграфій, а калі вярнуўся за новай партыяй, на парозе кватэры стаяў мой сябар Яўген Залужны — калега і паплечнік па фотаклубе “Вячэрні Мінск”. Ён хутка ацаніў сітуацыю і ўгаварыў негатывы і частку фатаграфій схаваць на антрэсоль: “Есці не просяць, дык няхай паляжаць да лепшых часоў”, — аргументаваў ён. Лепшыя часы, падобна на тое, наступілі цяпер.
Сёння шкадую, што разам з адбіткамі ўсё ж такі вынес адзін пакет з плёнкай. Тое, што здымаў, як мне здавалася, не ўяўляе цікавасці для ўсіх. Гэта –штодзённае жыццё. Часам — асабістае. Але не здымаць — не мог. У гэтым працэсе ёсць штосьці магічнае: ты націскаеш на кнопку затвора — і час спыніўся. Ён, вядома, пайшоў наперад, але малюсенькі кавалачак — у цябе на плёнцы. Яго ўжо можна разглядаць.
Свята без пропуска
З фотаапаратам у 1980-я амаль не расставаўся: здымаў дома, на працы, на вуліцы, у парку — усё, што атачала мяне і было часткай жыцця. Упершыню ўзяўся перабіраць плёначны архіў у 2003 — 2004 гадах, рыхтуючы альбом “Фатаграфіі мінулых гадоў”. І тады якраз выявіў здымкі святкавання першага ў Мінску Дня горада. Называўся ён “Спартыўна-мастацкае свята”, адзначаўся ж адразу пасля Дня вызвалення сталіцы ад нямецка-фашысцкіх захопнікаў. Было гэта ў 1987 годзе. Упершыню на афіцыйнае свята можна было ісці без спецыяльных пропускаў. І народ жыў тады чаканнем новага: ідэя аб усеагульным камуністычным шчасці дало вялікую расколіну. Тыя ж крамы і раней не адрозніваліся разнастайнасцю выбару, а тут наогул знікла ўсё, хіба прастору занялі трохлітровікі бярозавіку. Карацей, у той дзень, узяўшы ў рукі фотаапарат, я пайшоў на свята. Здымаў не афіцыёз (ён мяне ніколі не цікавіў), а настрой людзей, прычым — проста так, на памяць, асабліва не задумваючыся пра сюжэт, пра кампазіцыю. Прыйшоўшы дадому, праявіў плёнку, прагледзеў на прасвет і закінуў у архіў, забыўшыся пра яе. А ў 2003-м некалькі работ з гэтай серыі ўключыў у альбом, у 2007-м у Інстытуце Гётэ, роўна праз 20 гадоў пасля здымак, адкрыў персанальную выстаўку са здымкамі Дня города.
І ўсё ж нават тады давесці да ладу пачатае і адсканаваць увесь архіў не атрымалася. А летась вырашыў адсканаваць усё. Адкрыццяў аказалася значна больш. Выявіліся серыі “Мінскія падворкі”, “Верхні горад”, “Масленка”, “Першы Дзень славянскага пісьменства” і многія іншыя. Але пра названыя здымкі я, прынамсі, памятаў. А пра тое, што здымаў у дзіцячым доме, забыўся наогул! Гэта цяпер, гледзячы на выявы, прыгадалася ўсё…
Дзіцячы дом
Сябры неяк запрасілі на здымку ў дзіцячы дом. Гэта было дзесьці ў 1987 ці 1988 годзе. Пагадзіўся не адразу, а толькі прыгадаўшы сябра дзяцінства – суседа Мікалая. Нарадзіўся я ў вёсцы на Палессі, а калі мне споўнілася адзінаццаць, сям’я пераехала ў горад. Жылі мы ў прыватным доме. У суседнім жыў мой аднагодак Мікалай. Калі з іншымі раўналеткамі з нашай вуліцы адносіны складваліся складана, пакуль мяне не прынялі за свайго (даводзілася і з пабітым носам дадому прыходзіць), дык з Мікалаем мы пасябравалі неяк адразу. У нас была свая агульная тэрыторыя, дзе мы маглі гуляць у поўнай адзіноце: на невялікім участку безгаспадарчай зямлі паміж нашай адрынай і іх домам гулялі ў піратаў. Вучыліся з Колем у адной школе, але толькі ў паралельных класах… І раптам здараецца няшчасце: у Мікалая трагічна загінула мама. Праз некаторы час яго бацька прыводзіць у дом мачыху, а яшчэ крыху пазней Мікалая аддаюць у інтэрнат. Але на вакацыі ён прыязджае дадому. Слухаючы яго апавяданні пра жыццё ў інтэрнаце, я нават трошкі зайздросціў яму. Столькі цікавага там адбываецца! А калі ўбачыў, як перад ад’ездам ён плакаў у адзіноце ў нашым закуточку, зразумеў, што не ўсе там проста. Вось гэтыя ўспаміны і падштурхнулі мяне на здымку.
Бываў я там і здымаў прыкладна цягам года. Уражанне цяжкае. Помняцца вочы дзяцей. Мне здавалася што яны сумныя, нават калі дзеці ўсміхаліся. Дзесьці там, у глыбіні вачэй, — вечная “журбінка”. І яшчэ: у кожным, хто прыходзіць туды, дзеці бачаць сваіх патэнцыйных бацькоў. Каб не наносіць ім вялікі псіхалагічнай траўмы, я паступова спыніў здымку…
Пра падворкі
Жыў я тады са сваёй сям’ёй у доме на вуліцы Мяснікова. Гэта даволі стары дом па мінскіх мерках. Пачыналі яго будаваць у сталінскую эпоху, скончылі ў часы Хрушчова. Утульны, засаджаны вялікімі дрэвамі двор. Нам пашанцавала з суседзямі. Мы ўсіх у пад’ездзе ведалі. Асабліва нам пашанцавала ў тым, што ў доме жыла Цыля Масееўна. Прозвішча яе не запомнілася. Яна была пенсіянеркай, ветэранам вайны, працавала пры гэтым масавіком-забаўнікам у Дзіцячым парку імя Максіма Горкага. Вось ужо дзе нястомны чалавек!
Мала ёй асноўнай працы, дык яна ў кожнае дзяржаўнае свята ладзіла прадстаўленне ў двары. Да гэтай падзеі рыхтаваліся бацькі і дзеці. Мужчыны прыбіралі двор, мамы пяклі розныя пірагі і прысмакі для агульнага стала, а дзеці рыхтавалі канцэрты. А я здымаў. Не толькі наш двор, але і суседнія. Там атрымалася серыя “Мінскія падворкі”. Дворыкі, будынкі і вуліцы фатаграфаваў я і ў родным Брэсце. Аднойчы на самай галоўнай вуліцы Савецкай пад час здымкі да мяне падышоў пажылы мужчына ў цывільным. Паказаўшы пасведчанне Камітэта дзяржбяспекі, ён прапанаваў прайсці ва ўпраўленне. Па дарозе да нас далучыўся яшчэ адзін сівавалосы таварыш. Штосьці мне ў іх абліччы падалося не тым. Празмерна цывільны, грамадзянскі, выгляд у іх быў.
Невялікае адступленне. У Брэсце я вучыўся на ўскраіне: з вокнаў школы бачылі Польшчу, многія жылі ў памежнай зоне. Нават неафіцыйны школьны чэмпіянат па хакеі мы праводзілі на замёрзлай сажалцы ля забароненай зоны, за што часцяком атрымлівалі ад памежнікаў. Да нас у школу прыходзілі і супрацоўнікі КДБ чытаць лекцыі пра неабходнасць праяўлення пільнасці, паколькі ля мяжы — падступныя шпіёны. Аднойчы нават паказалі выстаўку прадметаў, якія выкарыстоўваюць парушальнікі мяжы для сваіх чорных спраў. Урэшце, мяжа была на замку, за “жалезнай заслонай”. Пра іншыя краіны мы ведалі з геаграфіі і тэлевізара, дзе пра інтрыгі капіталістаў вяшчалі штодня. Пра тое ж, што туды можна паехаць простаму чалавеку нават думак не было. У космас злётаць здавалася больш рэальным.
Затрымалі ж мяне афіцэры-пенсіянеры памежных войскаў (памежнікі тады ўваходзілі ў склад КДБ). Падаўся падазроным я ім таму, што здымаў будынкі, у якіх няма элементарных выгод: па патрэбе жыхары бегаюць у “шпакоўні”. Маўляў, з’явіся такія здымкі на Захадзе, яны падарвуць аўтарытэт Саюза. Паўшчуваўшы, мяне адпусцілі: дапамагло пасведчанне члена фотаклуба “Вячэрні Мінск” з залатымі літарамі “Прэса” на адвароце. Праўда, ад засвятлення плёнкі гэта не выратавала. Але калі мяне суправаджалі, паспеў перазарадзіць касету: адзнятае ляжала ў кішэні.
Пейзажы
Пейзажамі я не моцна захапляўся, але гэтая здымка запомнілася. Турбаза “Высокі бераг” ля Нёмана, родныя мясціны Якуба Коласа. Дзесьці ў сярэдзіне 1980-х адпачываў там са сваёй сям’ёй, і яшчэ мы захапілі, для кампаніі, трох малалетніх пляменнікаў. Як змяшчаліся такім натоўпам ў цесным аўтапрычэпе, да гэтага часу не зразумела. Але жылі мы дружна і весела. Паветра, сонца, рака кампенсавалі бытавыя нязручнасці.
Неяк дзеці папрасілі паказаць, як трэба лавіць вудай. Я ахвотна пагаджаюся і кожны этап навучання суправаджаю адпаведным дзеяннем:
– Бераце вуду ў правую руку, насаджваеце чарвячка.Надеваю на кручок червяка. Абавязкова трэба папляваць на яго. Далей закідваеце ў рэчку і выцягваеце рыбку, — узнімаю вуду, а на кручку трымціць маленькая рыбка. Як яна за тыя пару імгненняў паспела схапіць кручок — уявіць цяжка, але факт застаецца фактам. А пра тое, што мой аўтарытэт сярод дзятвы ўзняўся на неверагодную вышыню казаць не выпадае.
Калі дзень мы праводзілі на Нёмане, то па вечарах здзяйснялі праменад уздоўж берага. У адну з такіх прагулак паўстаў туман. Усё стала незвычайным. Прадметы страчвалі звыклыя абрысы, нібы губляючыся ў тумане. Хутка дастаў з сумкі камеру. За паўгадзіны да наступлення поўнай цемры адзняў усю плёнку. Такі стан прыроды заспелі толькі аднойчы за ўвесь час нашага адпачынку, і ён застаўся ў мяне на стужцы.
***
Тое, што я сканую, паказваю вучням і маладым фатографам. Сачу за іх рэакцыяй. І бачу, што здымкі патрэбны. Не ўсе яны маюць аднолькавую мастацкую вартасць. Але час ёсць у кожным з іх. У іх бачная гісторыя. У планах выданне фотаальбома. Але колькі можа здымкаў трапіць у альбом? Сто, дзвесце … А што рабіць з астатнімі? Адзін з вучняў неяк прамовіў фразу: “Іх павінны бачыць людзі, каб памяталі”. На жаль, у Мінску няма музея фатаграфіі. Карэтны музей ёсць, а Музея фатаграфіі няма. Спадзяюся, што ў нас, як у любой іншай сталіцы еўрапейскай дзяржавы, якая паважае сябе, з’явіцца такі музей яшчэ пры нашым жыцці. А цяпер ёсць адзінае месца, дзе беражліва захоўваюць здымкі. Гэта Беларускі дзяржаўны архіў кінафотафонадакументаў. Там і знайшлі прытулак першыя 215 фотаздымкаў маіх 1980-х. Маленькі адрэзак гісторыі нашай з вамі краны.”
